Империи в мировой истории. Власть и политика различий - Джейн Бербанк

После поражения в опиумных войнах Китаю пришлось торговать на чужих условиях и пытаться управлять христианскими миссионерами, чья проповедь бросала вызов идеологическим установкам империи. Китайским лидерам также пришлось бороться с ростом бандитизма на границах страны и восстаниями внутри нее. К середине столетия эти угрозы сблизились (см. карту 10.1). С 1850-х по 1870-е годы в мусульманских регионах западного Китая вспыхнула волна восстаний . Еще более опасным было восстание тайпинов в 1851-64 годах, которое возглавил Хунг Сю-чуань, человек с некоторой миссионерской подготовкой, озлобленный неудачей на экзамене на государственную службу и яростно настроенный против маньчжуров. Хунг основал религиозную секту, которая привлекла множество людей в страдающем от голода регионе юго-восточного Китая, превратил своих последователей в дисциплинированную армию и создал альтернативное государство , которое он провозгласил Царством Небесным на земле. Войска Хунга захватили Нанкин и угрожали Пекину. Потребовалось много лет и миллионы смертей, чтобы победить восстание, что стало отражением неспособности государства Цин контролировать местную элиту.

Рисунок 10.1

Европейские фабрики в Кантоне, Китай. Гравюра Дж. Тингл, по рисункам Томаса Аллома, 1843 г., опубликована в книге "Китай в серии видов" с текстом Г. Н. Райта. Торговые сети торговых станций и антрепотов пересекались с европейской заморской торговлей. Нью-Йоркская публичная библиотека.

К концу века слабость Цин по отношению к иностранцам помогла спровоцировать масштабное антихристианское и антииностранное восстание. Боксерское восстание", возглавляемое людьми, связанными с боевыми искусствами и обществами защиты от бандитов, было отчасти выражением верности ценностям китайской империи, отчасти - неприятием существующей власти. Повстанцы фактически захватили Пекин. В 1900 году, когда вдовствующая императрица Цыси выступала за войну с иностранцами, а военные и администрация колебались и неэффективно сдерживали восстание, коалиция иностранных держав взяла дело в свои руки. Британские, французские, немецкие и - новейший элемент империи - японские войска приняли участие в кровавых репрессиях против боксеров, заняв при этом Пекин.

Если вторжения европейских строителей империй и пористость границ представляли опасность для китайского государства, то для потенциальных посредников они открывали новые возможности. Китайские купцы в Гонконге помогли превратить этот некогда сонный прибрежный город, аннексированный британцами во время первой опиумной войны, в свободный порт и крупный центр торговли между Китаем, Юго-Восточной Азией, а также Тихим и Индийским океанами. Британские интересы зависели от знакомства этих купцов с китайскими торговыми сетями, и некоторые китайцы были одними из самых богатых жителей Гонконга. Когда в конце 1840-х годов началась китайская эмиграция на запад США, гонконгские предприниматели извлекли выгоду из организации перемещения людей и последующей поставки китайских товаров в новые китайские анклавы на американской земле.

Гонконгское общество не было раем равенства, поскольку британские жители настаивали на проживании в сегрегированных помещениях и вели раздельную социальную жизнь. Но Гонконг не вписывается в модель колониализма, которая аккуратно разделяет сопротивление и сотрудничество. Для китайцев, решивших приехать в Гонконг в XIX веке, как и для китайских купцов, ранее переехавших в Манилу или Мелаку, условное приспособление к имперской власти давало возможность приобрести богатство и построить социальную среду, используя свое положение между империями.

Уязвимость Китая открывала возможности в более широкой Азии, где империя уже давно оказывала большое экономическое и культурное влияние. Королевства Вьетнама, Камбоджи и Лаоса платили дань Китаю; в их формах правления проявилось китайское влияние, наиболее заметное в роли "мандаринов" - образованного чиновничьего класса, занимавшего руководящие посты. Франция, как в период Второй империи, так и в период Третьей республики, увидела свой шанс войти в эту региональную экономику.

В отличие от британской политики "открытых дверей" в отношении Гонконга, Франция проводила "речную политику" в так называемом Индокитае, стремясь установить эксклюзивный контроль над ключевыми каналами, связывающими эту территорию с внешним миром. В результате постепенного французского завоевания - с 1858 по середину 1880-х годов - были установлены протектораты над монархиями Лаоса, Камбоджи, северной и центральной частей Вьетнама и прямое колониальное правление над южной частью Вьетнама (Кочинчином). За категорией "протекторат", примененной позднее к Тунису и Марокко, скрывалась фикция, согласно которой государство, находящееся под протекторатом, сохраняло свой суверенитет и правителя, но при этом уступало по договору многие прерогативы правления покровительствующей державе. Большая часть мандарината, который раньше служил вьетнамским правителям, теперь служил французам.

Вьетнамские владельцы расширили производство в богатом рисовыми культурами Кочинчине, и Вьетнам стал одним из главных внешних поставщиков риса в Китай, экспортером в Сингапур, Голландскую Ост-Индию и Японию и в целом вторым по величине мировым экспортером риса после Бирмы. Китайские и индийские купцы были основными участниками индокитайской экономики, особенно в сфере финансов и торговли. Европейские поселенцы прибыли в значительном количестве только в двадцатом веке, привлеченные ростом каучуковых плантаций, основанных на дешевой и эксплуатируемой рабочей силе из более маргинализированных частей региона. Олово, уголь и другие полезные ископаемые, а также важный банковский центр интегрировали Вьетнам во французский капитализм и сделали его самым прибыльным - а также самым населенным - компонентом французской империи.

Совокупность колоний и протекторатов в Индокитае создала особый тип колониального общества. По данным на 1913 год, во Вьетнаме насчитывалось 23 700 французов европейского происхождения среди 16 миллионов жителей. Колониальный Вьетнам был одновременно гиперфранцузским и отчетливо колониальным. Поселенцы в Ханое и Сайгоне настаивали на франкоязычности своего образа жизни, в то же время, превознося экзотическое окружение и ожидая от вьетнамцев почтительности и услужливости. Колоны (поселенцы) редко признавали, что колония зависит не только от покорности населения, но и от предприимчивости и административной смекалки ее элиты. Значительное число европейских французов, особенно занимавших низшее или среднее положение в колониальной верхушке, вступали в связи с вьетнамскими женщинами, а иногда и в браки. Эти отношения привели к появлению значительного смешанного населения и напряженности в вопросе о том, следует ли интегрировать потомство таких людей во "французскую" или коренную часть разделенного общества. На практике часто применялся "средний" вариант, но он не получил юридического признания со стороны колониального государства, стремящегося сохранить четкие границы между европейцами и коренным населением.

В Гонконге и Вьетнаме мы видим варианты анклавной колонии и территориальной колонизации. Экспортоемкая экономика Вьетнама зависела от производства коренных владельцев, французских поселенцев, корпораций , плантаций и шахт; Гонконг разбогател благодаря сетям, созданным китайскими предпринимателями. Экономический интерес антрепотов и производственных территорий заключался в их связях, прежде всего, с Китаем, а также с Японией, Голландской Ост-Индией, испанскими Филиппинами, португальскими анклавами в Макао, Ост-Тиморе и Гоа, и, в более отдаленном будущем, с Британской Индией. В